Князья рекомендуют искусство для дома, для семьи

Дети, церковь, кухня

При слове «бидермейер» у нашего соотечественника чаще всего возникает представление о массивных шкафах, секретерах, вместительных диванах и креслах классических форм, каждое из которых как бы твердит: и я -- ампир. Однако поверить в это мог бы лишь Готлиб Бидермейер, по имени которого и был назван стиль. Но дело в том, что «простодушного Мейера» (Bieder -- простак) как такового в действительности не было. Этот персонаж был выдуман немецкими поэтами-сатириками Людвигом Эйхродом и Адольфом Куссмаулем как мишень для подтрунивания над мещанской чувствительностью и бюргерским самодовольством в комфортных рамках «Kinder, Kirche, Kuchen», то есть «дети, церковь, кухня».

Надо сказать, что само название стиля появилось постфактум, почти как некролог, то есть в 1850-е годы, когда бидермейер уже прожил отпущенные ему 40 лет, эпоху успокоения между концом наполеоновских войн и европейскими революциями 1848-49 годов. Но как представляется, отпевание было преждевременным, поскольку обаяние стиля «простодушного Мейера» оказалось всесильным и, кто знает, может быть, и верным. По крайней мере, и в наше время бидермейер пользуется спросом. И не только с легкой руки антикваров и изготовителей стилизованных новоделов, но и благодаря музейным выставкам, в ряду которых была и не столь давняя экспозиция в Лувре.

Лютики-цветочки

Выставка в Пушкинском музее, вероятно, в первую очередь адресована тем, кто любит мебель бидермейера, но не знает, чем в ту эпоху украшали стены, кто покупает шкафы-горки, но не очень представляет себе, что в них ставили. А коль скоро арбитрами вкуса выступают коллекционеры из княжеского дома Лихтенштейн, то к этому высокому выбору вроде бы следует присмотреться. Можно сказать, эти вкусы и в целом образ жизни Алоиз II и его сын Иоганн II унаследовали от своего давнего предка Карла Эвсебия фон Лихтенштейна, рекомендовавшего своим потомкам довольствоваться семейной жизнью, держась подальше от государственных и военных дел. Однако такая возможность у них появилась лишь после завершения наполеоновских войн.

Князья жили и служили при дворе австро-венгерского императора в Вене, а свой родовой удел со столицей в Вадуце рассматривали издалека и, вероятно, в несколько элегическо-помещичьем духе. Нерастраченная в предшествующую эпоху сентиментализма чувствительность как раз и нашла выход в период европейского умиротворения. Если, к примеру, Екатерина II иной раз любила представляться некоей помещицей, то у Лихтенштейнов все это выглядело вполне натурально. Алоиз II увлекался сельским хозяйством и знал толк в ботанике. Отсюда в его коллекции не то что галереи, а просто гирлянды цветочных натюрмортов кисти Йозефа Нигга и популярного в то время Фердинанда Вальдмюллера.

О чадолюбии князя свидетельствую ряды детских портретов работы Фридриха фон Амерлинга и Петера Фенди, отслеживавших взросление монарших отпрысков буквально от горшка («Князь Иоганн II ребенком, учащимся ходить») до первых попыток усесться в кресло бидермейера или в седло низкорослой лошадки. Князья издалека сочувствовали народному горю и сохраняющим достоинство бедным селянам. Обо всем этом и без надрыва, но со скрупулезным вниманием к мелким деталям и повествовала живопись того же Вальдмюллера. Курьезные сцены, вроде подглядывающей «Осторожной служанки» Фенди, скрашивали княжеский досуг.

Но больше всего их занимала проблема интерьера. То, насколько правильно были обставлены, драпированы и украшены покои в их венской резиденции, во дворце Разумовских, им обстоятельно докладывали акварели Рудольфа фон Альта. В конечном счете с этими подцвеченными рисунками и нужно консультироваться нынешним приобретателям мебели бидермейера. Как- никак, а княжеская рекомендация.