Юрий Мамлеев в новой книге «Русские походы в тонкий мир» аргументированно доказывает неповторимость России. А Александр Кабаков в свежем романе «Беглец» с помощью одной банковской истории из 1916 года напоминает о консервативных ценностях.
Умом Россию опять не понять
Новая книга Юрия Мамлеева состоит из двух частей: сначала в одноименной повести «наедине с Россией» остается сам автор, а затем в пространном эссе он рассказывает о том, как подобный тет-а-тет получался у русских классиков. Моделей этих отношений тоже получается две. Либо как в знаменитом блоковском «Грешить бесстыдно, непробудно…»: «Да и такой, моя Россия, / Ты всех краев дороже мне». Либо, уверившись, что наша родина больше чем просто страна, начать поиски этой самой другой России. В своей повести Юрий Мамлеев умудряется, наверняка не без помощи мистики, объединить обе эти модели.
Главный герой повести -- аспирант философского факультета МГУ Арсений Русанов, любитель Гоголя, Платонова и Рене Генона, сын состоятельного отца и муж нелюбимой жены -- в свободное от науки время посвящает себя размышлениям о судьбе России. Гуляя в подмосковном лесу, он встречает загадочную незнакомку, которая и указывает ему путь в «тайную Россию». Арсений попадает в параллельный мир, в котором тоже говорят по-русски, но живут в гармонии с собой. То есть примерно все то же самое, но только «с перламутровыми пуговицами». Например, в этом мире нет Ксении Собчак, но есть памятник Андрею Платонову. Имеются города Ликов и Северск. Читатель, знакомый с творчеством Мамлеева, вряд ли будет ждать от этой альтернативной действительности таких чудес, как отсутствие дураков и наличие хороших дорог. Тем более что в первом же эпизоде водитель автобуса, в который садится герой, неожиданно решает ехать совсем в другую сторону, и все пассажиры относятся к этому с пониманием. Однако даже для поклонников романов «Шатуны» и «Мир и хохот» повесть «Наедине с Россией» покажется неожиданной. Дело в том, что раньше фирменные мамлеевские экскурсы в потустороннее не сопровождались излишней назидательностью, а потому, даже неоднократно повторенные, выглядели гораздо органичнее. Мамлеев, как никто другой, умел сочетать повседневное и запредельное, при этом оставаясь мастером психологической прозы.
«Рассея», которая нас потеряла
На этот раз мы вместе с чувствительным аспирантом попадаем в лубочный мир. По кабакам там сидят бородатые мужики в кафтанах и лаптях, пьют из ковшей и играют на балалайках. На дверях вывеска: «Здесь русский дух, здесь Русью пахнет. С компьютерами и мобильными телефонами вход воспрещен». Все здесь поголовно занимаются исключительно самопознанием, живут в любви и согласии и в себе почитают в первую очередь русских, а потом уже людей. Арсений знакомится с добродушным «русским медведем» Савелием Туровым и его дочерями -- туровскими (взамен тургеневских) девушками. В Рассее (так называется альтернативная страна) нет привычных нам понтов и социального неравенства. Достигается это состояние только долгой молитвой. У них есть даже своя, параллельная нашей литература. Но и нами они тоже очень даже интересуются, особенно нашими страданием и самопожертвованием, которых у них как раз не хватает.
Мамлеевская «Рассея» -- еще одна, после «Дня опричника» Владимира Сорокина, попытка национальной самоидентификации. И кажется, у Мамлеева получилась не менее горькая пародия, чем у Сорокина. Недаром разумный Арсений все же предпочитает вернуться из идиллического царства духовности в нашу обычную, полную драматизма жизнь. Если кто не согласен, может надевать кафтан и отправляться по указанному Мамлеевым адресу, сдав на входе мобильный и ноутбук.
Вперед в прошлое
Реальность, описанная Александром Кабаковым в романе «Беглец», тоже иначе как параллельной не назовешь. Некто Л-ов, начальник департамента в одном из столичных банков, рассказывает в дневнике о том, как изменилась его жизнь. Раньше он половину жалованья спускал на светские удовольствия и все-таки мог содержать дом, жену и даже китайских собачек. Теперь все вокруг рушится, и каждый день и час он наблюдает, как увеличивается брешь в той, казалось бы, надежнейшей броне, что отделяла его от простых смертных. Бесперебойная работа банка в неуютные времена лишь иллюзия. Начальство потихоньку присваивает деньги, чтобы при удобном случае удрать за границу. Пока герой об этом не догадывается, у него есть время пожаловаться дневнику на бездарность правителей, некультурность народа и заодно на современных авторов, которые пишут совершенно не о том. Герой клянется уничтожить свои записи, а потому, не заботясь о бесконечных повторах, то и дело причитает, мол, «либо я доведу себя пьянством, либо семья пойдет по миру, либо контора обанкротится, либо Россия погибнет».
Все это недвусмысленно напоминает сегодняшний кризисный день. Но дневник Л-ова датирован 1916-1918 годами. Так что «век бесчестия и наглого пренебрежения всеми вечными законами» на самом деле немного другой. Вокруг себя герой наблюдает солдатиков-дезертиров, а не безработных. Ругает он не нацболов, а большевиков. Попрекает не Маканина с Быковым, а Бальмонта да Горького.
Побег консерватора
Впрочем, его позиция консерватора как раз идеально ложится на сегодняшнюю действительность: «Образованный человек, в университете учился, а пишет как темный охотнорядец, патриот и ненавистник всего нового, идеального и благородного». В своей слабости он напоминает чеховских героев, доживи они до описанных событий. Уж очень комично этот «господин с собачками» жалуется на холодный кофе, точь-в-точь как одна чеховская героиня. Мизантропические заметки героя при этом выглядят явным подражанием бунинским «Окаянным дням». Вот только зачем Александру Кабакову понадобилось вновь инспектировать те времена, еще раз проверяя степень их «окаянности»?
Возможно, автору культового «Невозвращенца» захотелось выполнить своеобразный оммаж своей же антиутопии 1988 года. Тогда невозвращенец -- теперь беглец. Там герой предпочел остаться в непонятном и опасном, но более свободном будущем. Нынешний персонаж тоже пускается в бега, обнаружив, что в погоне за собственной выгодой случайно помог ненавистным большевикам.
В финале романа даются скомканные намеки на то, что Л-ов, возможно, участвовал в покушении на Ленина. Действительно, историки до сих пор спорят о том, кто же стрелял в вождя. Но то дело историков. Конечно, жаль, когда именно те писатели, которые благодаря дару наблюдательности и стилистическому мастерству могли бы нарисовать нетривиальную картину сегодняшней действительности, все же предпочитают бегство в прошлое. Впрочем, как и «Невозвращенец», «Беглец» может стать своеобразным романом-предупреждением. Только предупреждением в стиле ретро.
