В прокат выходит важный фильм «Царь» режиссера Павла Лунгина. Как и «Остров», его будут обсуждать долго, упорно и страстно. А Лунгин укрепит статус общественно полезного постановщика.
Великолепным чувством конъюнктуры всегда отличался режиссер Павел Лунгин. Может, это звучит немного обидно. Но, с другой стороны, художник ведь должен быть чуток к нерву эпохи, к умонастроениям современников. Он был среди первых, кто проникся перестроечным духом, и показал Западу изменившуюся страну в «Такси-блюзе». Удачно подоспел с фильмом «Луна-парк» про массовые разборки и конфликт поколений начала 90-х. Но потом стал чуть-чуть опаздывать. Видимо, сказывалась уютная жизнь во Франции. «Олигарх» показал героев становления дикого капитализма с неуместной на момент проката симпатией. В «Свадьбе» автор умилился провинциальной разрухой, когда в отечестве говорить о разрухе уже было неприлично. Генеральная линия сменилась. Переосмыслил Гоголя чуть позже, чем более ушлые телевизионщики начали переосмыслять Достоевского. Зато духовный «Остров» попал прямо в точку. Общественность с удовольствием узрела в этом фальшивом житии потребные моральные ориентиры.
История Царя
Невольно ищешь актуальности и в «Царе», фильме о власти, вере и конфликте между ними. Фильме с большой претензией на глубину и серьезность затронутых вопросов, отнюдь не сиюминутных, но вечных, причем особо важных прежде всего для русской истории и самосознания. Герой был выбран подобающий. После Эйзенштейна, казалось, тема закрыта лет на сто, и уже никто не замахнется на фигуру столь грандиозную и противоречивую, как Иван IV, первый русский царь. Да всерьез и не замахивались. Лунгин же отважился сразу на два подвига: сформулировать новый образ принципиально важного для нас самодержца и выдержать сравнение с эйзенштейновским шедевром. Образ сложился, сравнивать можно.
Излагать подробно биографию Ивана IV смысла, конечно, не было. Да и спорных моментов обнаружилось бы слишком много. Лунгин взялся разобраться в отношениях царя и митрополита Филиппа. Через них посмотреть на конфликт абсолютной власти и истовой веры, разрывавших душу Ивана. Так что с хронологической точки зрения основное действие фильма укладывается в три года: с 1566 года, когда Филипп стал митрополитом, и до его смерти от рук Малюты Скуратова в 1569 году. Это было как раз время разгула опричников и самых лютых казней, которые Филипп пытался остановить.
Эпизоды, составившие фильм, историчны в очень небольшой степени. Опорными пунктами сюжета стали возведение в сан митрополита, сдача Полоцка, строительство Опричного дворца, канун похода на Новгород. Но это лишь привязки ко времени, не претендующие на полноту или точность изложения. Не научная достоверность волнует режиссера, а внутреннее устройство властителя, так странно сочетавшего зверства с покаяниями, государственный террор и великие достижения. Человек, уморивший, с канонической точки зрения, тысячи людей, лично истязавший своих подданных и близких, расширил страну чуть ли не вдвое, существенно ее модернизировал и усилил. Такой тип властителя повторялся потом не однажды. Есть о чем задуматься.
Метафизика Царя
Лунгину интересно, как же Иван себя оправдывал, как он примирял в себе истового христианина и изощренного садиста. Надо сказать, Петру Мамонову это удается блестяще. Его царь -- чрезвычайно достоверный параноик, убежденный в собственном мессианстве. Мамонов играет человека, который вполне осознанно разделял себя на две личности и даже сформулировал идеологию этого разделения: как человек он грязен и грешен, но как царь -- абсолютно праведен и исполняет великое предназначение. Более того, убивая и мучая ради великой цели, он берет грехи своего народа на себя. Еще любопытнее звучит монолог Мамонова об Опричном дворце, который оказывается Новым Иерусалимом, построенным в ожидании скорого конца света. Этим монологом Лунгин объясняет зверства тирана, который, получается, приближал Апокалипсис, осознавая всю мерзость мира, который следует уничтожить.
Вообще мистическая подоплека царского безумия сама по себе любопытна. И местами кажется, что режиссер и сам вот-вот поддастся дьявольскому наваждению. Но чтобы этого не произошло, у него есть спасительный персонаж -- митрополит Филипп, который вроде бы уступает в теологических спорах с царем, но зато побеждает примером подлинно христианского смирения и стойкости. Филипп удивительно точно и тактично, без ложной патетики и сусальности сыгран Олегом Янковским. Вообще, следует заметить, что дуэт двух мощных актеров настолько хорош, что как-то даже не хочется разбираться в том, почему самый совершенный и умный фильм Лунгина оставляет какое-то тоскливое ощущение. Почему-то не повернется язык назвать эту блестящую во многих отношениях работу классической (а претензии на это, кажется, были).
Масштаб Царя
Конечно, можно, особо не задумываясь, сказать, что фильм нуден. Что из эпизода в эпизод царь и митрополит разыгрывают, по сути дела, одну и ту же партию. Что не хватает какой-то эмоциональной кульминации что ли, хотя заявки на нее вроде как имеются. Даже если это и так, то главная проблема все равно в другом. И, похоже, она заключается не в недостатке режиссерского умения, а в том, что Лунгин как раз чуток и соразмерен нашему мелкому времени, которое трагедию великого самодержца сводит к гуманистической драме.
У Эйзенштейна все было иначе. Его Иван Грозный был символическим героем, поднимавшимся не только над собственной личностью, но и преодолевавшим свою эпоху. Он обращался через головы поколений и был в первую очередь именно Грозным, а уже потом жестоким или безумным. Он работал на государственную идею. И выполнял свою функцию безупречно. У Лунгина Иван Васильевич не грозен вовсе, а прежде всего жалок, как человек, страдающий тяжким душевным недугом и заставляющий страдать других. Его хочется погладить по голове, посадить на скамейку и прикрыть теплым одеялом. А рядом пусть будет добрый митрополит, излучающий святость и всепрощение.
В фильме Лунгина промысел, о котором говорит царь, -- фикция. В его герое есть только моральное опустошение одинокого человека. Если Эйзенштейн работал в условном пространстве абсолютной власти и высоких страстей, подчеркнутом, кстати, и декорациями, Лунгин теми же средствами создает, напротив, конкретный грязный материальный мирок. Он живет в невеликой системе координат, которую и транслирует на конфликт Царя и Митрополита, Грешника и Святого.
Фильм «Царь» очень удобен для рассуждений и споров. О нем вроде бы многое можно сказать. Но, по большому счету, его смысл банален, глубокомыслие всего лишь декоративно, и никаких существенных и свежих идей или трактовок он не содержит. У Эйзенштейна они были. Но то был режиссер другого исторического масштаба. А когда снимался его «Иван Грозный», шла мировая война. А с другой стороны, не упрекать же Лунгина за то, что ее сейчас нет.
