Двумя предпремьерными показами «Гвидона», оперы Александра Маноцкова на стихи Даниила Хармса, Школа драматического искусства очередной раз удивила любителей необычных зрелищ, неожиданных мыслей и тех, кому дорого живое слово Хармса.
Опера – не опера
Строго говоря, оперой спектакль «Гвидон» является постольку, поскольку его исполняют поющие люди. Хор Школы драматического искусства, прошедший огонь и воду в знаменитых постановках Анатолия Васильева («Плач пророка Иеремии», «Реквием» и др.), в «Гвидоне» буквально хозяин-барин. Он тут един в трех лицах: актер, танцор, певец. И швец, и жнец, и на дуде игрец. Часовая опера в чисто хоровом формате -- свежий ход для музыкального театра. И в то же самое время она внятно дрейфует по хоровым архетипам. Тут и православно-церковное пение. И немножко Баха. И фольклор – от частушек до свадебных и хороводных.
Как ни странно, слушать оперу без оркестра, теноров и сопрано, порой напоминающую богослужение, а порой народное гулянье с чертовщинкой -- сплошное удовольствие. Свою задачу молодой питерско-московский композитор Александр Маноцков формулирует следующим образом. «Музыка для вокального ансамбля без аккомпанемента подразумевает выход хоровых голосов на первый план внимания, их равноправие с солистами, как в драматургическом, так и в музыкальном смысле».
Внешне «Гвидон» – лишь адресный спецпроект для хоровой составляющей Школы драматического искусства. Но, во-первых, такая адресация сама по себе уникальна. А во-вторых, очень уж хорошо все получилось. Молодые голоса поют с такой радостью и удовольствием, что любо-дорого.
Человек обыкновенный, он же -- чудесный
Пьеса «Гвидон», написанная Хармсом в декабре 1930 года всего за три дня, при ближайшем рассмотрении удивляет качествами, идеальными именно для оперного либретто. Лирический герой-поэт и его возлюбленная Лиза странно изъясняются между собою. Он словно не сходит с паперти. А она шалит, то и дело снижая духовные запросы жениха фривольными прибаутками. Дело доходит до угрозы: «Лиза, ваше поведенье недостойно ваших уст. Вас посадят в заведенье Веры Яковлевны Пруст». Публика хохочет.
На самом деле ничего особо веселого в пьесе нет. К 1930 году жизнь и творчество Хармса слились в необыкновенный, в то же время биографический катехизис умно-безумных мыслей поэта Хармса и страшно взбудораженных чувств мужчины Хармса. «За кулисами души» он не отделяет выдуманные типажи от реальных людей. Пьеса «Гвидон» посвящена его первой жене Эстер Русаковой – музе и раздражительнице, доводившей Хармса до исступленных обращений к Всевышнему и к другим заступникам.
«Господи, помоги! Раба Божия Ксения, помоги! Сделай, чтоб в течение той недели Эстер ушла от меня и жила бы счастливо. А я чтобы опять принялся писать, будучи свободен, как прежде! Раба Божия Ксения, помоги нам! Даниил Хармс». Впору рыдать. Но постановка «Гвидона» изящно снимает трагизм жизни с помощью одного очень простого, но действенного трюка. Режиссер Александр Огарев превратил спектакль в сновидение в двух частях. Самой пьесе «Гвидон» предшествует большой раздел из паралитургических текстов Хармса.
Поэт и дом
Девять мужчин и девять женщин в белых одеждах, причудливо группируясь, раскладываются на восьмиугольной сцене-колодце зала «Глобус» пасьянсами хармсовских смыслов. В потоке их движений волшебное слияние божественного и обыкновенного в поэзии Хармса обретает постоянный ритм. Он и держит спектакль в тонусе.
В одном из блогов по свежим следам дано замечательное описание того, что испытывает зритель: « …голоса материализуются, и возникает чудный и чудной мир, где образы так же реальны, как их создатели, и над всем этим, легко отталкиваясь от перил и стен, парит Даниил Иванович, то благостно зависая в дрожащем воздухе, то лукаво улыбаясь левым глазом». Улыбаемся и мы, глядя, как проснувшийся Гвидон вопрошает: «Где я? Где я? Ах, это комната моя».
И эта фраза, равноценная общеизвестному «мой дом – моя крепость», скорее всего, разочарует тех, кто привык видеть в Хармсе только футуристический эксперимент, веселость и социальность. Впрочем, оперу и ставили не для них.
