Москва
25 ноября ‘24
Понедельник

Финские соображения о кризисе среднего возраста

Пьеса финна Мики Мюллюахо рассказывает о том, как оказать психологическую помощь другу и при этом никого не убить. В рамках программы «Маска плюс» показали питерский спектакль «Паника. Мужчины на грани нервного срыва».

Год назад режиссер Александр Баргман участвовал в основном конкурсе «Маски» с чеховским «Ивановым». Теперь он продолжает разбираться с кризисом среднего возраста, но уже на современном материале.

Альтер эго

Йони (Александр Баргман), Макс (Виталий Коваленко) и Лео (Александр Новиков) – старые друзья. Им около сорока, и они знают друг дружку со времен школьного спортивного лагеря.

В прологе в маленьком зале, где зрители сидят в метре от актеров, появляется брутальный, жизнелюбивый Йони в розовых солнечных очках и серебристом пиджаке. Сверкая, как елочная игрушка, он сообщает, что ведет на телевидении шоу «Альтер эго», и предлагает публике поучаствовать. Все происходящее после – как бы часть этого шоу. Большой телеэкран превращается в экран видеодомофона, на котором появляется в стельку пьяный Лео, умоляющий Макса пустить его к себе на ночлег. Увлекающийся йогой и психоанализом Макс не может спать в присутствии чужого человека. Но Лео, едва переступив порог, тут же устремляется к дивану, а на просьбу не храпеть выдает такую сонную трель, что Максу ничего не остается, как коротать ночь в медитации.

С утра картина не меняется: пока Макс сидит в позе лотоса, Лео ноет что-то про свою жену, которая выставила его из дома – отправила на неделю в Берлин, наказав проверить там свои чувства и расставить приоритеты. Максу приходится приобщать Лео к медитации, а вдобавок погрузиться в его семейные проблемы. И тут в квартире появляется Йони – главный мачо Хельсинки. Само собой, Йони принимает живейшее участие в лечении Лео, и все старания Макса идут насмарку. Теперь Лео воет, что был уже почти здоров, а Макс, чтобы утихомирить компанию, предлагает посмотреть свой любимый фильм – «Поговори с ней» Педро Альмадовара. Однако просмотр лишь ухудшает дело: Лео называет Альмадовара «педерастом, снявшим фильм для таких же педерастов». Тут случается потасовка, в ходе которой зритель узнает, что Макс – родной брат Йони, и у него большие проблемы. Во-первых, он ненавидит собственную мать, а, во-вторых, год назад от него ушла девушка, после чего он перестал выходить из дому.

Настоящие перцы

Диалоги в спектакле строятся примерно так. «Ты – настоящий перец!» -- убеждает Йони слюнтяя Лео. «Ну, скажи, какой ты перец? – Болгарский. – Нет, ты чили! – Не надо мне про Чили, я был уже почти здоров, но ты опять напомнил мне про трагедию Чили…»

Трудно сказать, насколько сам по себе хорош текст Мики Мюллюахо, но в исполнении остроумной троицы кажется стоящим. Играют смешно и точно, а актер Александринки Виталий Коваленко – просто блестяще.

Изящества спектаклю добавляет оформление художника Тино Светозарова: мебель на сцене заменяют надувные прозрачные диваны, кресла и подушки, а стены – свисающие с потолка прозрачные пластины, похожие на струи дождя. Так что актеры падают и дерутся без грохота, как будто во сне. А сама обстановка символизирует призрачность их проблем.

В общем, все в этом спектакле подчеркивает его легковесность и не претендует на глобальность. Не претендует показанная вне конкурса «Паника…» и на «Маску». Она и кончается ровно через полтора часа, когда зритель, успевший устать от искрометной игры, впервые смотрит на часы.

Тут можно было бы поставить точку. Но дело в том, что в московской афише есть спектакль ровно на ту же тему, что и выпущенная в стенах питерского музея Достоевского «Паника...». Он придуман театром «Квартет И» и называется «Разговоры мужчин среднего возраста о женщинах, кино и алюминиевых вилках». Три часа подряд, по-настоящему выпивая и закусывая на глазах у зрителя, четверо актеров треплются о сексуальных и прочих проблемах сорокалетних. Когда вспоминаешь их бесконечно затянутый диалог и навязчивые шутки в стиле передачи «Аншлаг», скромной «Панике…» Александра Баргмана тут же хочется вручить «Золотую маску» -- за полное отсутствие пошлости там, где без пошлости, казалось бы, невозможно.

Полная версия