В субботу, 5 апреля, в польском Вроцлаве вручается премия «Европа -- театру». Ее лауреатом станет польский режиссер Кристиан Люпа, чья «Чайка», поставленная в Александринке, один из вероятнейших претендентов на нынешнюю «Золотую маску». О ключевых событиях премии и фестиваля рассказывают репортажи из Вроцлава корреспондента Infox.ru Аллы Шендеровой.
Главным событием во Вроцлаве оказался спектакль Люпы «Фабрика-2», в котором великий режиссер-авангардист отдал дань творцу поп-арта Энди Уорхолу. Восемь часов подряд, сидя в неудобных креслах зала вроцлавской киностудии, публика неотрывно следила за жизнью уорхоловской «Фабрики», воспроизведенной артистами Старого театра Кракова.
«Пожалуйста, отключите ваши телефоны», -- по-польски и по-английски повторяет голос диктора. На сцене уже собрались артисты, принявшие облик знаменитых соратников Уорхола. Огромный, вместивший пару тысяч зрителей зал они разглядывают еще более беззастенчиво, чем публика сцену. Здесь словно нарочно пренебрегают всеми милыми русскому сердцу правилами о «четвертой стене», разделяющей зал и сцену. Во всяком случае, сам Энди (худощавая фигура в брюках-дудочках, белый парик и очки -- издали актер Петр Скиба настолько похож на Уорхола, что становится не по себе) на просьбу выключить мобильники живо откликается: «Что он сказал, можно повторить еще раз?»
Этот седовласый юноша с порывистыми движениями и тонким, отрешенным голосом не только похож на внезапно постаревшего подростка, но и ведет себя с детской непосредственностью. Его режущий голосок, как и все его реакции, действуют поперек привычных правил.
Вокруг Энди пестрая свита из тех, кто снимался в его бессюжетных, экспериментальных фильмах. Актер Петр Скиба не только сумел повторить облик Энди, но и стал автором костюмов всех персонажей «Фабрики-2» -- глядя на этих вызывающе и в то же время наивно одетых женщин и откровенно женственных мужчин, можно многое понять о гламуре конца 1960-х -- начала 1970-х, который густо замешен на ЛСД, нервных срывах и ранних смертях.
Кристиан Люпа превращает сцену в цех «Фабрики» -- серые обшарпанные стены, множество случайных предметов, редкие вкрапления красного и синего -- и делает это так, что любой из фрагментов его спектакля можно поместить в рамку.
Мэрилин Монро -- это я
Здесь каждый мнит себя красавцем, вернее, красавицей. Мужчины и женщины наперебой изображают Мэрилин Монро (которую художник, как известно, сделал символом поп-арта) и каждый пытается отдаться Энди. Точнее, глазу его кинокамеры. Изощренный вуайеризм Уорхола, способного часами подглядывать за чужой жизнью через объектив, Люпа доводит до абсурда. Происходящее на сцене дублируется на экране. Экран висит над сценой, а изображение на него проецируется с двух сторон -- так, что актеры видят в нем себя, как в зеркале, а зрители могут сравнить происходящее на сцене с тем, что получается на экране. Иногда, впрочем, на экране появляются кадры из фильмов самого Уорхола или флешбэки из жизни персонажей «Фабрики».
Действие экстатически застывает, когда замирает камера, направленная на обнаженного красавца натурщика (Адам Навойчик), произносящего огромный монолог о вкусе собственного пота. А потом срывается и несется кувырком, превращаясь в фарс.
Скрупулезно воссоздавая сохранившийся в фото- и видеозаписях мир «Фабрики», Люпа чередует безукоризненно (с точки зрения психологического театра) выстроенные диалоги с жанровыми сценками, в которых актеры подобны взбесившимся марионеткам. Или добавляет остроумные аттракционы вроде безграничного монолога немолодой актрисы, донимающей Энди телефонным разговором о том, какими моющими средствами она поддерживает чистоту в доме. Этот монолог режиссер продолжает и в антракте: выйдя в фойе, зритель обнаруживает там стеклянный куб с разговаривающей по телефону актрисой (Ивона Бельска).
И если любой кадр здесь просится в рамочку, то у любого абсурдного монолога есть свой ритм и четко выстроенная драматургия (так, в конце концов выясняется, что долгий рассказ Бригит об уборке был ее способом достичь оргазма). А потому даже самые затянутые сцены смотреть не скучно.
Так говорит Люпа
Любитель философских трактатов (в декабре Москва внимала его пятичасовому «Заратустре» по книге Ницше), хиппи с полувековым стажем и художник по образованию, 65-летний Люпа, по сути, ставит спектакль о собственной юности. С Уорхолом его роднят и профессия художника, и врожденный перфекционизм. Люпа занимается театрализацией жизни, как сказал бы драматург и теоретик театра Николай Евреинов.
Забавно, кстати, было бы посмотреть, как отреагировала бы на этот гениальный и откровенно провокационный спектакль российская публика. Ведь по сути, Энди Уорхол максимально воплотил столь близкую русскому Серебряному веку идею превращения человеческой жизни в художественное произведение. А Кристиану Люпе в спектакле удалось не только воссоздать жизнь участников «Фабрики», но и передать, как сгорают и обугливаются эти жизни, превращаясь в предмет искусства. Потому даже в самых фарсовых эпизодах «Фабрики-2», например когда надоевшая Уорхолу актриса вставляет себе в зад хлопушку для фейерверка и просит любовника ее поджечь, проглядывают неподдельные горечь и опустошение. Вспоминаются слова самого Уорхола, любившего повторять, что «искусство ничего не меняет -- оно меняется само, неизбежно двигаясь к концу».
