В петербургской галерее «Глобус» проходит выставка «Ярость» -- самая необычная в истории лофт-проекта «Этажи» и одна из самых удачных. Участвующие в ней художники изменили себе.
Формально выставка «Ярость» -- это, по сути своей, пиар-акция одноименного романа Алексея Хааса. Книга -- о художниках, обитавших на арт-сцене девяностых. Сама идея представить книгу о художниках с помощью выставки лежит на поверхности. Но «Ярость» отодвинула одноименную книгу на второй план. Сюжет выставки намного глубже, чем «художники рисуют книгу». Новый роман Хааса, написавшего до этого историю первых шагов русского рейва «Корпорация счастья», описывает современное тем же, рейвовым, годам искусство. На выставке же представлено все современное нам искусство: от «медгерменевта», относительно близкого к Хаасу хотя бы по возрасту Павла Пепперштейна, до разбитного панка Григория Ющенко. Так что смысл тут рождается именно из конфликта хаасовской мемуарности с одной стороны и современности во всей ее красе -- с другой.
Несмотря на то что художники выбирали главу из книги и создавали работу по ее мотивам, между ними и Хаасом -- стена. В данном случае -- буквальная. Между стендом с книжками и самой выставкой выстроили перегородку. С одной стороны -- прошлое «современного искусства», с другой -- настоящее.
Однако тут взаимосвязь более тонкая, чем просто разные пространства и времена. Невооруженным глазом видно, что почти все авторы работ выступили в новых для себя амплуа. Именно по этой причине выставку можно считать лучшей если не вообще в истории галереи «Глобус», то хотя бы за последний год. По масштабу своему она ближе всего к годовой давности «Памяти полей» -- выставке-манифесту всего молодого искусства. Тогда почти те же имена (за исключением Пепперштейна) представили свои работы. Принимайте нас, дескать, такими, какие мы есть. Молодыми, злыми и красивыми. На «Ярости» вся ударная сила «Памяти полей» уже не бравирует своей неизменностью. Оторвавшись от своих обаятельно-инфантильных конструкторов, Дима Теселкин вдруг рванул в другую, почти противоположную сторону. Прикрепил холсты к вращающимся трехгранникам, вроде тех, что делают для рекламы. И получилась история искусства: надпись «ART» сменяется абстракцией и цветовыми пятнами, а те -- своеобразным импрессионизмом. Илья Трушевский, склонный к многозначительным, запоминающимся, но отличающимся некоторой невнятностью работам-жестам, вроде географической карты, покрытой плесенью, неожиданно «дал» какого-то Маяковского. Из холста, разрывая его, выпирают полированные мраморные глыбы, по которым стекает кровь самого же Трушевского. Григорий Ющенко и тот изменил своей манере обаятельного арт-вандализма. А может быть, продвинулся глубже: кроме как таковых размалеванных афиш, сделавших художнику скандальную славу, на его работе присутствуют уже и приклеенные к ним белесые ксерокопии фотографий с изображением утех женщин с собаками.
Причина такой неожиданной перемены, произошедшей с современными художниками, конечно, кроется в книге Хааса. Она не перевернула их сознание и не открыла им новые горизонты. Дело тут и не в том, что художникам, как часто брюзжат противники современного искусства, не о чем говорить и не с чем бороться. Ерунда. Просто современное искусство часто оказывается не в смысловом тупике, а в своеобразном вакууме. Оно периодически оказывается оторвано от остальной культуры и при этом пытается на ее тему рефлексировать. А тут вдруг стена эта присутствует визуально. Дверью в ней, видимо, можно считать документальный роман Хааса. А тут уж, если дверь появилась, хочешь не хочешь, а придется и занять определенную позицию в современной культуре и измениться под ее давлением.
Как у Саши Черного:
О, какой торжественный момент!«Ты -- народ, а я -- интеллигент.Наконец-то здесь, сейчас, вдвоем,Я тебя, а ты меня -- поймем...»
