Третьяковка открыла для себя Макарова

Видимо, исчерпав местный пласт известных художников-нонконформистов 1970-1980-х годов, Третьяковка решила просеять и русскую диаспору в надежде отыскать за рубежом и явить публике некий незаслуженно забытый талант. В этом деле музею, как видно, поспособствовала московская галерея «Триумф», у которой совершенно определенные интересы относительно Николая Макарова.

Смутная биография

В биографии Макарова много смутного. В 1975 году он, подобно иным нашим художникам-нонконформистам, отбыл за рубеж. Однако 23-летний молодой человек художником не был, как не был и нонконформистом. Да и перебрался он не на капиталистический Запад в поисках свободы, а в ГДР, что довольно странно. Учился он в Берлинском университете имени Гумбольдта на историческом факультете. Какую историю изучал в хонекеровской Германии – дело темное, хотя некоторые предположения так и напрашиваются. Также не слишком ясно, каким образом Макаров, не получивший в СССР не только среднего, но и начального художественного образования, оказался в Академии искусств ГДР, в мастерской графика Вернера Клемке (кстати, действительно хорошего мастера). В выставках диаспоры наших нонконформистов на Западе Макаров не участвовал, однако он выезжал в то время в ФРГ и в Австрию, а в Вене познакомился с художником «фантастического реализма» (своего рода салонный сюрреализм) Рудольфом Хаузнером.

Смутная живопись

Видимо, венский «сюр» Макарову пришелся по вкусу, однако, чтобы и так писать, нужно было обладать хоть какими-то профессиональными навыками. Помогла техника – аэрограф. С его помощью Макаров стал напылять акриловую краску на холсты, в результате чего получались смутные, как бы не в фокусе, изображения интерьеров мастерской, лестничные пролеты, городские пейзажи и природные ландшафты. Как можно предположить, для эскизов композиций художник пользовался и слайдпроекциями на холст, и фотографией. Впрочем, это довольно расхожий прием в современном искусстве. Главное – в каких целях он используется. Одно дело известный немецкий концептуалист Герхард Рихтер, иронично манипулирующий со старой фотографией как с историческим документом. Другое – Макаров, откровенно перенимающий рихтеровский прием и превращающий его в манеру, в стиль.

Чтобы дистанцироваться от современного искусства и как бы представить себя истинным продолжателем классической традиции, идущей от Тициана, Рембрандта, Гойи и Тернера (он их и называет своими «наставниками»), Макаров занимается симулированием живописных приемов: лессирует поверхность холста, а под конец втирает в него руками пигменты. Впрочем, эта пародия на живописную маэстрию нисколько не обогащает колорит его произведений. Скорее всего, понимая это, Макаров нередко прибегает к еще одному техническому ухищрению – выставляет свои смутные опусы в полутемных залах. Так он когда-то экспонировал свою живопись в одном из берлинских арт-сквотов, так он показывает несколько вещей и в Третьяковке. Понятно, что в этих потемках зритель вынужден доверять не столько собственным глазам, сколько пространным и темным по смыслу комментариям автора и его толкователей.

Откуда у Третьяковки вдруг пробудился интерес к художнику-эмигранту во всех отношениях смутному и возникшему как бы из небытия, понять не слишком сложно. Николая Макарова энергично продвигает на нашу арт-сцену богатая галерея «Триумф», а у самого музея выставочные планы неясные, да и с финансами туго. В противном случае как относиться к такому «совпадению»: на днях в галерее «Триумф» тоже откроется выставка Макарова.