В сентябре 1990 года в Москве был подписан «Договор об окончательном урегулировании в отношении Германии», вошедший в историю под названием «Договор 2 + 4». Под номером 2 стоит подпись Лотара де Мезьера, премьер-министра переходного правительства ГДР. 20 лет спустя, встретившись в Берлине с журналистами с постсоветского пространства, де Мезьер вспомнил события той осени и оценил их последствия.
-- Я сам до падения Берлинской стены не верил, что при моей жизни произойдет объединение. Это было неизбежно, но то, что все произойдет настолько стремительно... Существование ГДР базировалось на двух вещах. Во-первых, существование Берлинской стены: государство просто заперло своих граждан на ключ. Второе – это 400 тысяч советских военнослужащих Западной группы войск. Исчезли основания – исчезла ГДР.
О позиции и участии стран-союзниц:
-- Американцам практически нечего было терять. Скорее, они приобретали мощного партнера в самом центре Европы.
Франция отнеслась очень настороженно: 82 тысячи немцев с серьезной экономической мощью. Опасения развеял Коль. Он очень хорошо ладил с Миттераном.
Самый сложный путь был у Горбачева. В Советском Союзе одни говорили, что нельзя вечно тянуть с решением германского вопроса и сейчас есть шанс продать ГДР подороже. Другие стояли на том, что на родине марксизма необходимо сохранить социалистическое государство. В конце апреля 90-го года я был в Москве. Я попросил Ангелу Меркель (она хорошо владеет русским): «Походи по городу, послушай, что говорят в такси, в метро». Она услышала даже такое мнение: «Сталин вторую мировую выиграл, а сейчас Горбачев ее проигрывает».
Кроме того, стоял вопрос о членстве в военных блоках. ФРГ входила в НАТО, ГДР – в Варшавский договор. Для объединенной Германии рассматривались разные варианты: нейтралитет, членство в обоих или ликвидация старых и создание нового блока. Что Варшавский договор не был нашим блоком, я быстро понял. Он весь был под маршалом Язовым, оттуда уже собирались выходить Венгрия, Польша. Горбачев и Буш-младший согласились, что Германия будет членом НАТО, но мы сказали, что в таком случае НАТО должно меняться. Сейчас говорят, будто условием согласия Горбачева было обещание не расширять НАТО на восток. Этого не было. Мы не брали на себя ответственность за решения других стран. Кроме того, три прибалтийских государства еще входили в Советский Союз и мысль об их членстве в НАТО тогда и в голову никому не приходила.
СССР настоял на нескольких дополнительных пунктах договора. Один из них – обязательство никогда не участвовать в наступательных войнах. Для нас это было естественно. Но в глазах Советского Союза ФРГ была преемником той, довоенной Германии. Второй пункт – отказ от производства и использования ядерного, биологического и химического оружия и обязательство не иметь вооруженные силы численностью больше 370 тыс. человек. Еще СССР просил в договоре прописать обязанность ухаживать за могилами советских солдат и гарантировать недопущение деятельности неофашистских партий. Сошлись на отдельном письме.
Замечу, что финальную формулировку «Договор об окончательном регулировании относительно Германии» предложил именно Советский Союз. Это перевод с русского. Это важно. Советский Союз смотрел на это как на заключение мирного договора, которого на момент окончания войны так и не существовало. Это означало, что помимо стран-победительниц, он затрагивает еще сотню стран. А это могло вылиться в вопрос о репатриациях, чего не потянула бы и сильная экономика ФРГ.
Как это было
- Я обычно говорю, что на договоре от двух Германий стоят две настоящие подписи, одна настоящая печать и одна фальшивая. Дело в том, что Геншер (Ганс-Дитрих Геншер, бывший федеральный министр иностранных дел ФРГ, -- Infox.ru) поставил печать. В СССР любят круглые печати. Но у ГДР уже не существовало своей. Пришлось отправить гонца в посольство ГДР в Москве. К счастью, у кого-то из сотрудников по чистой случайности она сохранилась. Принесли. Тут забарахлили компьютеры. В общем, провозились около часа. Открытые ручки, приготовленные для подписания, за это время засохли, пришлось расписывать. Тогда я подумал: «это твоя главная подпись в жизни». Ну, за исключением той, что я когда-то делал в ЗАГСе. Кстати, свою ручку я тогда прихватил как сувенир. Обернулся – оказалось, разобрали все шесть. Они не слишком ценные были – разве что перо золотое, а так – тайваньская дешевка. А потом был обед. Я предложил всем расписаться на меню. 20 лет храню его под стеклом. Один музей, правда, попросил. Я дал, но только на время. Они просили навсегда, но я сказал, что это мое.
Чувства восточногерманской элиты после краха идеи социализма
-- К тому моменту люди в большинстве своем понимали, что идея нежизнеспособна. Процесс пошел по всем странам соцлагеря. Конечно, думали над причинами. Кто-то осознал свою вину, кто-то так и не понял, что произошло. Последний министр обороны ГДР адмирал Гофман говорил: «Я должен признать, что народ ГДР от меня отказался». Хонекер до конца жизни считал, что его предали товарищи. Мы сами себя спрашивали: как произошло, что мы позволили таким людям управлять собой, почему не сказали: «Нет, не с нами». Увы, если бы в те времена на самом деле было столько борцов сопротивления, сколько сейчас называют себя ими, мы бы имели другую историю.
О Горбачеве
- Мы друзья с Михаилом Сергеевичем и ничего плохого в его адрес вы от меня не услышите. Это трагическая фигура. Он инициировал процессы, которые обернулись совершенно не так, как он себе представлял. Он хотел новым союзным договором трансформировать в демократическом направлении СССР и потерпел неудачу. Огромная империя – включая царскую – всегда держалась на давлении. Сняли давление – проснулись национальные чувства. Диктатура не может существовать в условиях гласности. Заслуга Горбачева в том, что он провел огромную освободительную работу, освобождение духа. Одна немецкая писательница сказало о нем: «Это Христос, которого когда-нибудь распнут». Я знаю, что в России его до сих пор критикуют. Тем больше любят в Германии.
О способе объединения
-- ГДР вошла в состав ФРГ на основании ее Конституции. Сначала воссоединение, потом работа над новой Конституцией единого государства. Это был кратчайший путь, и я выступал его сторонником. Существовала другая точка зрения: сначала разработать новую Конституцию и на более равноправных началах объединяться. Но на это ушло бы несколько лет. У нас их не было. Народ хотел объединяться быстрее. Надо учитывать и тот факт, что в экономическом смысле ГДР была банкротом. Промышленность восточной экономики составляла 40% от западной, трудозатраты несоизмеримо выше. После объединения покупать «Трабанты» никто не хотел, все хотели «Фольксвагены». О конкуренции с высокоэффективной западной экономикой не могло быть и речи. В результате в договоре об объединении зафиксировали, что Бундестаг после объединения вернется к вопросу о Конституции. Но принципиальных изменений внесено так и не было. Да, можно говорить о включении ГДР в ФРГ. Но я всегда говорил: я адвокат по профессии и я адвокат восточных немцев в политике. Я действительно приложил все свои силы к тому, чтобы они не попали под колеса во всей этой истории. Думаю, что мы выбрали верный путь. В восточную Германию пошли массовые инвестиции. Сейчас тут дороги лучше, чем на Западе. И говорить: «Какие мы бедненькие, нас поглотили – несправедливо».
Завершился ли процесс объединения сегодня? Я думаю, он бесконечен. Конечно, различия чувствуются, особенно среди старшего поколения. А среди молодежи практически нет. Мой друг-преподаватель говорит: «10 лет назад я видел, кто из моих студентов с востока, кто с запада. Сегодня я вижу только дурак он или не дурак».
О политической карьере
-- Нет, заниматься политикой я уже не хочу. Я всегда шел вниз: от музыканта (Де Мезьер по одному из образований альтист, играл в симфоническом оркестре Берлинского радио, - Infox.ru) к адвокату, от адвоката к политику. Я не публичный человек и занялся политикой только потому, что власть лежала на полу, и ее нужно было кому-то подобрать. Когда я уходил из адвокатской конторы, я предупредил коллег: «Мое место не отдавать, я вернусь». Я адвокат, я люблю детали, я люблю копать вглубь. Масштабные категории – не мое. И я сознательно ушел из большой политики. Сегодняшнюю политику нужно делать для тех, кому 15-20 лет. Мне 70. В глазах своих внуков я страшно старомоден. Мы видели, что происходит, когда страной управляют дряхлые старцы. У нас даже ходил анекдот. Заседание Политбюро. Утверждают повестку. Пункт первый: включить стимуляторы сердечной деятельности. Пункт второй: исполнить гимн.
