Галина Пьянова, которую в Москве знают по гастролям казахстанского театра «ARTиШОК», поставила в Центре имени Мейерхольда спектакль-кабаре «Сегодня вечером -- Лола Блау!». Из него следует, что у всех нас есть номера. Только у одних это номерок от гардероба в дорогом кабаре, у других -- порядковый номер для выступления на эстраде, у третьих -- лагерный номер, вырезанный на коже.
Лола – это он
В войну сбежавший от нацизма австрийский еврей Георг Крайслер служил в американской армии. Во время увольнений и отпусков записывал на радио свои музыкальные и сатирические ревю и даже работал с Чарли Чаплиным. Вероятно, тогда он и придумал историю о молодой актрисе Лоле, спасающейся от нацистов, покоряющей Америку, тоскующей по родине и чувствующей себя везде чужой. Не трудно догадаться, что Лола – это сам Крайслер.
Сыграть историю Лолы по-русски захотела Хелен Вальтер-Куркджян, немецкая актриса и певица, несколько лет назад переехавшая в Москву и создавшая здесь группу «Gastarbaiterka – Хелено4ка&Ребята». Наделенная пластичным телом и не менее пластичным голосом, которому подвластны и рок, и поп, и комические куплеты, Хелен, вероятно, захотела сыграть Лолу из-за некоторых параллелей в судьбе. Конечно, она не сбегала от Гитлера, а в Москве актриса оказалась благодаря мужу. Но, как и ее героиня, хорошо знает, что такое быть чужой.
Режиссером проекта стала Галина Пьянова. Московские зрители могут помнить ее по спектаклям алма-атинского театра «ARTиШОК», показанным в офф-программе прошлой «Золотой маски». Что бы ни ставила Пьянова: «Back in USSR» -- автобиографический рассказ четырех актрис о своем пионерском детстве; или историю полета Гагарина, превращенную в комическую притчу (спектакль «Гагарин»), получается нервная, тревожная клоунада. Клоунада, которая каждую секунду может обернуться драмой.
У вас есть только номер!
«У вас есть только номер!» -- внушает строгий охранник, выдающий зрителям бумажки с номерами при входе в крошечный черный зал. В зале нет столиков -- только стулья. Прожекторы слепят глаза. Испуганные зрители торопливо сверяют номера на стульях с номерами на бумажках. Слева -- рояль, справа – акустическая установка, между ними – большой экран. Перед этим экраном будет петь и кричать о любви к театру бесшабашная Лола, пока кадры нацистской хроники не начнут проецироваться непосредственно на нее. Собственно, так обычно и поступает с нами история.
Вместо обещанного ангажемента Лола получит беженский чемодан, номер в очереди за паспортом, а потом -- номер поезда, едущего в Швейцарию. В Швейцарии ее ждет любимый Лео, но они так и не встретятся. Прижимая к себе деревянный чемодан и аквариум с единственной рыбкой, Хелен Вальтер подходит к зрителям, спрашивая по-немецки какую-то улицу. Русский зритель недоуменно молчит. Но вот из заднего ряда протискивается самоуверенный парень с плеером. Не снимая наушников, он ведет Лолу к пианино, торопливо раздевает, но не говорит ни слова – какой смысл разговаривать с иностранкой… Вся дальнейшая судьба Лолы строится также: незнакомые люди, каждым жестом дающие понять, что она чужестранка, случайные объятия, репетиции в кабаре (тапер за роялем, незнакомец, швейцар в гостинице и даже Гитлер – все они тонкая работа одного актера, четверокурсника РАТИ Дмитрия Захарова), удары гонга на вокзале и резкие телефонные звонки антрепренеров. Героиня вздрагивает от них, как от тока, а потом, собрав волю в кулак, отвечает хриплым, чертовски пикантным голосом, достойным великой Марлен Дитрих: «Лёля Бляу слу-ушает…».
Хелен Вальтер отлично поет и двигается, а Галина Пьянова умно использует ее данные. Худая, полуобнаженная, свернувшаяся на полу в позе эмбриона актриса заставляет вспомнить все знаменитые кинообразы: от героини «Ночного портье» до героинь фильмов Фассбиндера. Ярко разодетая, задорно напевающая в микрофон, она напоминает и Лайзу Минелли. Но это все осторожно, намеком.
«Если б мы могли бы все сказать…» -- неожиданно горько поет Хелен (куплеты Крайслера звучат в переводе Дарьи Евдочук), ища глазами поддержки у зала. Публика реагирует по-разному. Вообще, наверное, самое интересное на этом спектакле – наблюдать за московским, не чуждым ксенофобии, зрителем. Он испуганно озирается, когда его окликают по номеру и вытаскивают на сцену, тут же расслабляется, когда номер оказывается не его, а соседский. Кое-кто на спектакле даже начинает шепотом обсуждать акцент актрисы. В общем, реакция зала – тысячекратно уменьшенное отражение того, что происходило в судьбе беженки Лолы. Кабаре Георга Крайслера все еще не потеряло своей актуальности.
