Сокурсник Трухина, Хабенского и Пореченкова, автор знаменитого «ментовского» «Гамлета», который вот уже пять лет идет в МХТ имени Чехова с аншлагом, режиссер Юрий Бутусов поставил чеховского «Иванова». Он начинается с финала и заканчивается первым актом.
У режиссера Юрия Бутусова есть одна особенность: что бы он ни ставил, выходит трагифарс, то есть трагедия, во время которой зритель то и дело хохочет, а потом вздрагивает от очередного страшного прозрения. В поставленных им в «Сатириконе» пьесах Шекспира старик Лир (Константин Райкин) норовит выйти к дочерям в семейных трусах, кровавый Ричард III (тот же Райкин) косит под безобидного дебила и в перерывах между убийствами кормит птичек, а король Клавдий в исполнении Хабенского ведет себя, как дворовая шпана.
Со стороны кажется, что эта трагифарсовость удивительно подходит к Чехову. Во всяком случае, сюжет об Иванове – человеке, который задумывал переделать мир, а в результате до срока устал, разорился, уморил одну возвышенную женщину и тут же влюбился в следующую, -- написан специально для Бутусова.
Кстати, «Иванова» можно считать первой «заказной» пьесой Чехова: в 1887-м он написал ее по просьбе антрепренера Корша. Ее тут же поставили, публика реагировала бурно, но недоуменно. «Я хотел соригинальничать: не вывел ни одного злодея, ни одного ангела (хотя не сумел воздержаться от шутов), никого не обвинил. Никого не оправдал», -- объяснял потом Чехов брату. Через несколько месяцев за «Иванова» решила взяться и питерская Александринка – к этому времени автор переписал пьесу, придумав новый финал: герой, прежде умиравший от разрыва сердца, теперь стрелялся. Водевильной легкости стало меньше, резкости -- больше. Актеры протестовали, публика, привыкшая с ходу понимать, кто перед ней -- «плохой» персонаж или «хороший», топала ногами. В общем, после «Иванова» родился тот Чехов, которого теперь почитают во всем мире, а тогда приняли чуть ли не за сумасшедшего.
Пуф!..
Вероятно, все эти переделки навели Юрия Бутусова на мысль, что пьесу стоит сыграть задом наперед. Спектакль начинается с финального объяснения Иванова (Андрей Смоляков) с Сашей (Наташа Швец): герой отказывается идти с ней к венцу, называет себя старым и сломленным, усаживается на авансцену, приставляет к виску пистолет и громко произносит: «Пуф!» Пока зритель переводит дух, артист пробирается в глубину заваленной поленьями и хворостом сцены к покосившейся старинной ограде, где спускает курок еще раз, уже по-настоящему. Он так и останется лежать под забором: следующую сцену, то есть третий чеховский акт, актеры начнут не замечая трупа. Ожидая приезда Иванова, трио комичных пьяниц -- старик Шабельский (Сергей Сосновский), приятель Иванова и отец Саши Лебедев (Игорь Золотовицкий) и жуликоватый управляющий имением Боркин (Максим Матвеев) усядется выпивать, разложив воображаемую закуску на крышке пианино, разбросав нотные листы. Пока доктор Львов (Павел Ворожцов) не воскресит лежащий под забором труп известием, что его жена умирает от чахотки. Тут Иванов встанет, разгонит пьющую троицу, отправится к Лебедевым просить отсрочки по векселю и в конце сцены снова пустит себе пулю. Выстрел будет отбивать окончание каждой сцены. И постепенно зрители привыкнут реагировать на него дружным хохотом.
История болезни
Отмотав всю историю задом наперед, к первой (у Чехова) и самой пронзительной сцене, когда звонко хохочущая Сарра танцует с Ивановым, уговаривая его остаться с ней, режиссер закончит свой спектакль тем, что осталось в предыстории чеховского героя. Подхватив огромное полено, Иванов потащит его к сложенному в углу стогу сена и хвороста. И тут занавес закроется.
Все ясно: так чеховский герой и надорвался, тщетно пытаясь расчистить окружающие его завалы, благоустроить уезд, а там и всю Россию. Огромное нелепое сооружение, красующееся на сцене весь спектакль -- то ли стог, то ли поленница, – памятник его усилиям. Метафора проста и талантлива, а если еще вспомнить, что спектакль оформлял Александр Боровский, сын художника Давида Боровского, в начале 70-х придумавшего декорации к спектаклю Олега Ефремова с гениальным Ивановым-Смоктуновским, то и преемственность будет налицо: нынешнего «Иванова» играют в руинах декораций прежнего мхатовского спектакля.
Играют очень необычно. Свою Сарру Наталья Рогожкина делает отталкивающе ревнивой, вдобавок комично утрирует еврейский акцент -- принявшая христианское имя Анна Петровна неустанно высмеивает свое нелепое положение. Образ выходит пронзительный, но не сентиментальный. Хорош и Игорь Золотовицкий, его комичный идеалист Лебедев – спившийся двойник Иванова. Шаржем на Иванова кажется и Шабельский, хотя блистательному Сергею Сосновскому на этот раз что-то мешает играть в полную силу. Впрочем, что-то явно мешает и всему спектаклю. Он отлично придуман, но сыгран нарочито медленно. И самое главное -- в нем пока нет Иванова. Режиссер словно боится очеловечить и пожалеть своего героя. Отличный артист Андрей Смоляков, как всегда, точен и собран, но его Иванов остается ходячей схемой. Почему пьет Лебедев и юродствует Шабельский понятно, почему тают Саша и Сарра – тоже. Но пресловутая русская тоска, сгубившая миллионы ивановых по всей России, ни к этому Иванову, ни к артисту Андрею Смолякову пока что отношения не имеет.
