В Центре имени Мейерхольда 17 сентября вручили Мейерхольдовский приз. Уменьшенную копию легендарных декораций «Великодушного рогоносца» получил Аттила Виднянский, создавший в Закарпатье венгерский театр. Его спектакль «Три сестры и другие» начинается с третьего акта, а уже потом -- первые два и финал. На сцене полыхает пожар, камера транслирует действие на тлеющий экран. А рядом красуется Кремль, выложенный из кусочков сахара.
Аттила Виднянский -- четвертый режиссер, которого приглашают в Москву в рамках ежегодных Мейерхольдовских встреч. Встречи представляют всемирно известных режиссеров, добившихся успехов в области экспериментального театра. До Виднянского участниками проекта были знаменитые Кшиштоф Варликовский, Маттиас Лангхофф и Кристиан Люпа. То есть Виднянского, режиссера из крошечного закарпатского города Берегова, ставят в ряд с мировыми звездами.
Пятнадцать лет назад этнический венгр Аттила Виднянский создал в Берегове уникальный театр, живущий на Украине, но играющий по-венгерски. Подчеркивая свою независимость, театр получал от украинского правительства символические дотации «на свет и газ» и существовал на задворках цивилизации. Шестнадцать актеров, окончивших вместе с Виднянским венгерский курс в Киевском театральном институте, первое время жили коммуной прямо в театре -- больше было негде.
Однако спектакли Виднянского быстро поставили его театр в один ряд с самыми звездными труппами. Сегодня Береговский венгерский национальный театр -- желанный гость престижных фестивалей, а сам режиссер востребован по всей Европе. Берегово он не бросает, хотя признается, что существование его театра в маленьком (30 тыс. жителей) городке недалеко от украинско-венгерской границы очень напоминает существование чеховских сестер -- столичных интеллигенток, заброшенных в глухой уездный городок.
Пожар
В 2005 году Виднянский и вправду начал репетировать «Трех сестер». «Сначала играли как написано: первый акт, потом второй, третий… Сыграли под открытым небом -- скучно. Сыграли внутри -- тоже скучно. И потом я понял, что для них все эти именины, пирог, танцы существуют только в виде прекрасных воспоминаний», -- рассказывает режиссер. Спектакль решили начинать пожаром третьего акта: похоже, весь уездный город, который упоминается в чеховских ремарках, мечется по сцене в поисках утраченного покоя и уюта.
Одного взгляда на сестер -- изможденную Ольгу (Андреа Качур), Ирину с мышиным хвостиком на затылке (Магдалина Ваш) и рыжую Машу в накинутой на плечи шинели (Наталия Гал) -- достаточно, чтобы понять, что надежда уехать в Москву давно в прошлом. Все мечты сгорели в пожаре. Причем сгорели буквально: слева от зрителей стоит камера, снимающая происходящее или транслирующая кадры из прошлой, счастливой жизни дома. Но бумажный экран то и дело занимается пламенем -- сгорит один, вешают следующий. За камерой следит странного вида пара: он -- в черном фраке и белом кашне, она -- в черном платье и шляпке с перьями. Названные в программке просто «актеры», единственные, чьи костюмы позаимствованы из чеховского времени, Виктория Тарпаи и Аттила Ференци участвуют во всех событиях дома, храня таинственное молчание. Во время пожара и всеобщей беготни они предпочитают крутить пленку. Но когда суматошный и сумрачный третий акт сменяется первым, светлыми именинами Ирины, они вместе со всеми расхаживают по сцене, подняв, как каравай, белую скатерть без столешницы. И тут кажется, что эта пара -- отец и мать сестер, те, кого здесь вспоминают чуть ли не в каждой реплике.
Не трогай папины вещи!
«Не трогай папины вещи» -- эта часто повторяемая нечеховская реплика (Виднянский указывает в программке, что спектакль поставлен по мотивам пьесы) -- единственный протест коренастого, лишь с виду крепкого Андрея (Аттила Криштан) против пухлой мещаночки Наташи (Нелли Сюч), женившей его на себе и прибравшей к рукам весь дом.
Художник Александр Блозуб, словно в цирке, опутал пространство над сценой канатами. Но фокусы здесь показывают невеселые. По веревкам ездят ведра (чтобы залить загоревшийся кран), старые пальто, растрепанные книги. Все ходит ходуном, все сдвинулось с мест. На привязанную к веревкам доску, как на качели, усаживаются сестры, на секунду вспомнив, как это бывало раньше. Их сгоняют то ли деловая Наташа, то ли крики пьяного доктора Чебутыкина (Йожеф Варга). После он разобьет вдребезги часы -- память покойной матери и прибьет книги гвоздями к этажерке -- пропала жизнь, так пропадай все пропадом. Похожие на тревожный птичий крик монологи сестер все чаще заглушают трагические звуки фортепиано. Мужчины, деловито расхаживающие вокруг, заправив брюки в кирзовые сапоги, словно приготовились к какой-то нелегкой работе. Они не в силах не то что помочь сестрам -- даже услышать. Маленький тощий учитель Кулыгин (Ардраш Качур) без конца таскает огромный фолиант, как камень в мифе о Сизифе.
Сладкая Москва
Здесь каждый персонаж постоянно чем-то занят -- прибивает, носит, мастерит, но при ближайшем рассмотрении дело оказывается абсурдной игрой. Спектакль идет больше двух часов без антракта, но уже через час глаз перестает различать подробности на окутанной сумраком сцене.
Смешное чаепитие в доме Прозоровых случается уже тогда, когда зритель устал. Сначала герои метко бросают кубики сахара в чашки с чаем, потом долго выклеивают оставшиеся кусочки на кирпичную стену. Но помимо этого на сцене происходит столько всего: слева -- таинственная пара смотрит видео, ловкая Наташа сбегает от мужа на свидание к Протопопову, а распоясавшийся хам Соленый задирает интеллигента Тузенбаха. Так что публика не сразу замечает очертания Кремля и сестер, разглядывающих его в лупы. И Андрея, жадно пожирающего один зубец сахарного Кремля за другим. Так гениальная, в сущности, находка (заметим, что на сцене Берегова сахарный Кремль появился несколькими годами раньше, чем в книге Сорокина) теряется среди вороха других.
Убить Соленого
Впрочем, финальную метафору этих «Трех сестер» забыть нельзя. Ее даже можно считать эпиграфом ко всему нынешнему сезону, который пройдет под знаком Чехова: в феврале весь мир будет праздновать 150-летие писателя, а весной начнется Чеховский фестиваль, целиком ему посвященный.
Дуэль Тузенбаха (Виктор Ивашкович) и Соленого (Жолт Трилл), о которой в пьесе упоминают почти шепотом, чтобы не узнала Ирина, невеста Тузенбаха, режиссер устраивает прямо на сцене. Забравшись на высокие пни, герои наводят пистолеты. Соленый, конечно же, стреляет первым. Все кидаются к раненому барону, помогая удержать пистолет и выстрелить в ответ, но тщетно: Тузенбах не может убить Соленого. Так же как дядя Ваня не может убить Серебрякова. Как три сестры не могут уехать в Москву, а Раневская -- спасти вишневый сад. И, словно осознав это, персонажи спектакля выстраиваются покорной цепочкой под дуло Соленого: висок к виску. И пристально смотрят в зал.
