Одно из главных событий чеховского фестиваля -- визит знаменитого шведского хореографа-авангардиста Матса Эка. Правда, в Москву он привез не один из своих знаменитых балетов, вывернувших классику наизнанку, а «Игру снов» Августа Стриндберга, поставленную им в Королевском театре Стокгольма, который в Швеции коротко называют «Драматеном». В драматическом театре режиссер оказался не столь дерзок, как в балете, но не менее убедителен.
С небес на землю
«Игра снов» -- одна из самых загадочных и трудных как для чтения, так и для постановки пьес Августа Стриндберга. Пережив глубокий душевный кризис и порвав с новой драмой, манифестом которой стала его знаменитая «Фрекен Жюли», шведский классик ударился в эзотерику и стал писать мистические драмы. Умудренный восточными учениями, теперь он смотрел на жизнь не гневно-критически, а философски-отстраненно, как человек, знающий, что все беды и несчастья всего лишь зыбкая игра снов. Чтобы достичь такого состояния в пьесе, драматург использовал почти сказочный сюжетный ход: дочь бога Индры Агнес спускается с небес на землю. Она хочет узнать жизнь людей. И перед ней разворачивается картина человеческих страданий. Индуистские мотивы в пьесе причудливо переплетаются с христианскими. А в образе Агнес явно угадывается женское воплощение Спасителя, но не столько проповедующего, сколько сострадающего и разделяющего с людьми их заботы и печали.
Однако Матс Эк не был бы самим собой, если бы не «приземлил» эту чрезмерно высокопарную драму. Он насытил действие вполне реалистическими деталями и приметами нашего времени. Здесь символистские звезды и планеты заменяют спутниковые «тарелки» и огромные икеевские светильники. Обетованная бухта Красоты оказывается обычным пляжем с лежаками, купальщиками и символом комфорта -- плазменным экраном, на котором в режиме реалити-шоу транслируют грязные лица и потные тела рабочих, грузящих уголь в глубине сцены. Да и сама Агнес (Ребекка Хемсе) в этой постановке далеко не божественное существо: щуплая, некрасивая девушка с тощей косичкой спускается на землю, повиснув, как мартышка, на театральном занавесе. И оказывается не перед волшебным растущим замком, а перед фасадом «Драматена», в полный рост изображенным на кулисе.
Танцующие в темноте
Условный стриндберговский «мир вообще» Матс Эк заменил вполне конкретным театральным миром и населил хорошо знакомыми персонажами: бедолага Арлекин, которому не продлили контракт; окруженная поклонниками примадонна; две балерины-соперницы, готовые поставить друг другу подножку. К этим нелепым существам режиссер относится с нескрываемой иронией и в то же время с нежностью. Их танцы и арии, где причудливо сочетаются итальянские и индийские мотивы, смешны, старомодны, но при этом ужасно обаятельны, чем кардинально отличаются от прочих пластических эпизодов. Все, что происходит вне театра, выглядит жестче, резче. Угольщики выдают агрессивный брейк-данс под речитатив с вызывающим fuck you. Изобретательная любовная сцена, которая могла бы сойти за иллюстрацию к Камасутре, кончается родами огромного, отвратительного, запеленутого с головой, как мумия, младенца. А эпизод, где все действующие лица, взмахнув руками, друг за другом снимаются с места, словно осенние перелетные птицы, будит ощущение какой-то чеховской тоски и тревоги.
«Гротеск – мой путь к прекрасному», -- любит повторять Матс Эк. Его творческий принцип сработал и на этот раз. Несмотря на всю ироничность и трезвость режиссерского взгляда, атмосфера волшебного сновидения возникает в спектакле благодаря визуальной стороне постановки. Свет, сценография, мизансцены и, конечно, танец здесь так выверены, изысканны и точны, что возникает подозрение в их божественном происхождении.
