Театр Наций и фестиваль современного искусства «Территория» показали в Центре имени Мейерхольда премьеру хореографической новеллы Аллы Сигаловой «Бедная Лиза» на музыку камерной оперы Леонида Десятникова, написанную композитором еще студентом консерватории в конце 1970-х годов.
Сентиментальная повесть Николая Карамзина рассказана Сигаловой на языке современной хореографии. В нее люди приходят с разных сторон: солист Большого театра Андрей Меркурьев, как и Алла Сигалова, в первую очередь танцовщик, ведущий классический репертуар Большого театра. Чулпан Хаматова, блестящая актриса драматической сцены, еще в «Голой пионерке» Кирилла Серебренникова проявила свои пластические таланты, а в телевизионных ледовых шоу отточила танцевальные навыки. Союз классического танцовщика и драматической актрисы на современной танцевальной сцене не редкость. Вот и получилось, что танцевать историю любви карамзинских героев, бедной девушки Лизы и баловня Эраста, Сигалова пригласила Хаматову и Меркурьева.
Воображаемое кино
Когда современную хореографию танцуют звезды, это привлекает внимание к современному танцу, жанру, существующему в России в тени танцевального мейнстрима. «Бедная Лиза», несмотря на сиротливость названия, может свидетельствовать: в Москве появился современный танцевальный спектакль абсолютно мирового уровня. Художник Николай Симонов, постоянно работающий с Кириллом Серебренниковым, сочинил графичное черно-белое пространство сцены, концентрирующее внимание на физически совершенных телах и заключенных в них несовершенных чувствах. Черная сцена изображает кинозал с рядами пустых кресел, а на белом киноэкране Лиза и Эраст смотрят воображаемое кино любви. Как все влюбленные, каждый из них смотрит свой фильм. Мы видим на экране мелькающие полосы и пятна, отсветы их воображения.
Меркурьев умно, точно и язвительно остро проговаривает хореографический текст Эраста, капризного легковозбудимого юноши, влюбившегося в торговку цветами Лизу. У Хаматовой -- задача передать эмоции, заключенные в неуловимо истерическую, сверхчувственную танцевальную манеру Сигаловой: острые руки, прямые углы локтей, беличья сверхбыстрая жестикуляция, прыжки и пробежки, переламывающаяся назад спина («истерическая дуга» танцевальных модернисток начала 20 века была, без шуток, подсмотрена ими в женских психиатрических клиниках). В Хаматовой Сигалова нашла идеальную воплотительницу женского начала своего хореографического почерка: в иные моменты, когда свет падает на затянутую в черное фигурку Чулпан, минуя лицо, можно решить, что на сцене сама Сигалова. Хаматова так ярко и драматически остро сыграла Лизу, что сумела встать вровень и даже «перебить» соло Меркурьева, выросшего в уникального танцовщика своего времени на балетной классике в «Мариинке» и современной хореографии Ноймаера, Ратманского, Форсайта.
Личность на сцене
Главное в современном танцевальном спектакле, какой бы ни была «замороченной» хореография, -- явление личности на сцене. Легкая на первый взгляд, но сложная с технической стороны и трудная в запоминании хореография Сигаловой помогла танцевально и чувственно раскрыться и Меркурьеву, и Хаматовой, до спектакля не знакомых. В пластике проявилась глубина их личностей, оттого за ними и интересно наблюдать. Вот Хаматова затрепетала и нервно забегала, объясняясь ломаными иероглифами рук. Из кулисы выскочил Меркурьев и энергично «взбил» ногой сцену, показав градус закипевшего тестостерона. И в каждом из них в любой момент спектакля есть точность, легкость, кураж.
После эпизода «любовной клятвы» меняется пространство сцены -- оно расширяется. Воздуха становится больше. Киноэкранов уже четыре -- теперь это три стены и потолок. В центре каждого прорезаны и светятся окошки для кинопроекторов, из которых льется «свет любви» Лизы и Эраста. Они танцуют в объемном поле притяжения белых экранов счастливые соло и страстные дуэты, танцуют, даже сидя и блуждая между кресел кинозала под треск давно отмотавшейся пленки. Дуэты наполнены не столько плотским эротическим томлением, сколько тоской, сообщающей интрижке романную глубину.
Два года назад, когда Алла Сигалова ездила в родной Петербург, переживала сложный период, ни с кем, по ее собственному признанию, не разговаривала и целыми днями сидела в кино одна, родился образ кинозала в сценическом решении «Бедной Лизы». Чувства ожидания, тревоги, бездонного одиночества в публичном месте, среди целлулоидных жизней, весело потрескивающих рядом, Меркурьев и Хаматова воплотили в своих любовных дуэтах с какой-то медиумической точностью.
