В ЦВЗ «Манеж» открылись сразу семь главных выставок VIII Фотобиеннале. «Визуальное остроумие», звездные части тела, истинное лицо Жанны Агузаровой -- фотографическое разнообразие рассчитано на вкусы самой широкой и очень разной аудитории.
Те, кто солидарен с девизом Картье-Брессона «Жизнь прежде всего!», пойдут по маршрутам репортеров Элиота Эрвита и Мартины Франк из знаменитого агентства Magnum. Для поколения, выбравшего фэшн, гламур и глянец, подготовлено дефиле фотографий от Питера Линдберга и Паоло Роверси. Тем, кто еще стоит на распутье, предлагается выставка Андрея Безукладникова.
Французы заняли Манеж
Скорее всего, Наполеон был не прав, когда решил, что не может рисковать старой гвардией за три тысячи лье от Парижа. Только испытанные годами ветераны и могли изменить ход той русской кампании. Какой бы степени аттрактивности ни были последующие выставки Фотобиеннале-2010, главное уже сделано -- Манеж занят старой фотографической гвардией из агентства Magnum. Видимо, для нее и был заготовлен один из девизов нынешнего фестиваля -- салютационное «Vive la France!». А в том, что Magnum -- старая гвардия, нет причин сомневаться.
Агентству уже более 60 лет, его отцы-основатели, среди которых был и Анри Картье-Брессон, прошли дорогами войн, переворотов, конфликтов -- почти всей политической истории мира. Они побывали на Ближнем Востоке, в Китае, Вьетнаме, Корее, Индии, Северной Африке... Некоторые пали, исполняя профессиональный долг, им на смену приходили новые, пополняя почетный легион фотографов. Такие как «русский американец» Элиот Эрвит или искусствовед Мартина Франк, ставшая соратницей и буквально боевой подругой Картье-Брессона. А вместе с ними в Magnum приходило и новое видение, которое фокусировалось не всегда на горячих точках, но постоянно на горячих сюжетах.
Некоторых из маршалов Magnum у нас представляли не раз, начиная с первой московской Фотобиеннале 1996 года. Как, например, Картье-Брессона. Его послужной список известен досконально, от ранних остроумных снимков отдыхающих на пикниках буржуа и мизераблей Испании и Мексики 1930-х и до рисунков 1970-х. Его художественный бэкграунд тоже известен: ученик кубиста Андре Лота, приятель сюрреалистов (кстати, свой девиз «Жизнь прежде всего!» он позаимствовал у Бретона). Известно и то, как это опыт сказался на его фотографиях: по-кубистски сморщенные лестницы и пролеты, стены в Испании, простреленные маленькими оконцами на манер капеллы Роншан Ле Корбюзье, почти классические статуарные женщины Кашмира (Лот водил своих подопечных учиться в Лувр).
Вообще-то Картье-Брессон был в первую очередь художником, можно даже сказать, писателем, вынужденно (впрочем, он сам взвалил на себя эту миссию) работавшим фотожурналистом и очеркистом. Как настоящего писателя, его интересовало не само событие, не действие или экшн, хотя сам он и говорил о решающем моменте в съемке, а то, что ему сопутствует, что его окружает. И потому его фотосерия о последних днях Гоминьдана отнюдь не портреты политических деятелей, а сцены массовой паники и парадоксальной дисциплинированности китайцев на грани бунта, а похороны Ганди -- не акт кремации духовного лидера, а гроздья его скорбящих адептов, свидетелей церемонии, едва держащихся на деревьях. Картье-Брессон хорошо чувствовал время и место. Так, впервые оказавшись в Москве в 1954 году, он аккуратно навел «Лейку» на ремонтников гостиницы «Метрополь», как бы случайно захватив камерой еще висевшие фотопортреты Сталина.
От «попа» до «арта»
Говоря о Картье-Брессоне, обычно вспоминают определения «заинтересованная фотография», «социальная фотография» и «визуальное остроумие». И то, и другое, и третье с известными поправками на время относится и к магнумцу более молодого поколения Элиоту Эрвиту. На первый взгляд Эрвит проще, по крайней мере лаконичнее. Америку 1950-1960-х этот выходец из семьи русских эмигрантов видел в оптике уже начинавшего претендовать на лидерство поп-арта.
Событие и сюжет нужно было брать, что называется, в лоб, будь то портрет американской семьи, позирующей как клан Кеннеди, момент мнимой или реальной смертельной угрозы, расхожий туристический вид Нью-Йорка или Лос-Анджелеса, встреча Хрущева и Никсона или зеваки в музее. Толпа мужчин стоит перед «Обнаженной махой» Гойи в Прадо и всего один -- перед «Махой одетой», негритенок играет с кольтом в «русскую рулетку», морда бульдога, заслоняющая физиономию хозяйки, распятие Христа на фоне рекламы «Пепси-колы» где-то в Аргентине -- все это поп, точнее, стиль поп-поведения. Впрочем, Эрвит не просто констатировал приметы этой новой реальности, а еще и иронизировал. Все же генетически он человек из Старого Света, все же он сотрудник хотя и интернационального, но все же изначально французского Magnum.
В 1970-х годах в агентство влилась свежая кровь. Речь идет о Мартине Франк, которая, прежде чем стать сподвижницей и женой Картье-Брессона и членом фотообъединения, изучала историю искусства в Лондоне, Мадриде и школе искусств Лувра, отметилась в фотоагентствах Vu и Viva. Купив фотоаппарат в Японии, изъездила с ним полмира и стала фотохронографом знаменитого Театра Солнца Арианы Мнушкин. Мартина Франк домовито внесла в Magnum приметы высокого искусства. В пейзажах -- видах виноградников в полиэтиленовых упаковках, аккуратных шпалерах тополей на обочинах -- она почти что лэнд-артист, сподвижница знаменитого «упаковщика» Кристо. В снимках с интригами зеркальных отражений моделей она автор курсовых работ о старонидерландском мастере Яне Ван Эйке. В фотопортретах Шагала, Фуко, Сартра и Нуреева -- внимательная к творениям своего супруга жена Картье-Брессона.
Звездная расчлененка
Разумеется, тех, кто не слыхал (точнее сказать, не видел) старых песен о главном от фотографов Magnum, в первую очередь привлекут фотосессии Питера Линденберга и Паоло Роверси. Фэшн-моделей Линденберга, вращающихся в фабричных дымах и туманах на улицах мегаполисов, у нас показывали относительно недавно -- восемь лет назад в ГМИИ Пушкина. Ныне представлен относительно свежий Линденберг, то есть второй половины 2000 годов, тот, что фотографирует звезд киноиндустрии по частям и как бы без всякой гламурной смазки (то есть без спецэффектов и макияжа). Однако всякому посвященному в тайны презентации гламура вполне понятно, что якобы предельная объективность нынешнего Линдберга -- это все тот же гламур, но высшей степени или же высшего порядка. В качестве дивертисмента есть и ребусы типа «найди отдельные части тела Катрин Денев или Жанны Моро на разных фототриптихах». А в качестве своеобразного бонуса -- нечто вроде раскадровки фильма триллер-фэнтези с «марсианами», катастрофами, погромами и Миллой Йовович. Поскольку всего этого «кинофэкшна» очень много, постольку надо полагать, что нынешний Линдберг полагается в основном на некий спасительный «пятый элемент» в фотографии.
Занятно то, что один из последних экспонентов Манежа Паоло Роверси возвращает нас к фотографии 1920-1930-х годов. И это при том, что он наш современник. К тем временам, когда Картье-Брессон едва коснулся сюрреализма, когда еще были популярны мальчикоподобные модели типа comme les garcons, худые, бледные, с сигаретами и без оных, когда фотографы не знали, что бы такое еще надеть на барышень -- шелк, газ, тюль и еще что-нибудь. Роверси фотографирует фигуры в стиле декаданс или ар-деко, но рассматривает их как обесцвеченные инфузории через микроскоп. Получается нечто похожее на неоклассику или энгризм Пикассо 1920-х годов или же на те рейограммы, которыми измучивал себя самого и своих друзей знаменитый Манн Рей, друг Бретона.
Наш замечательный фотограф Андрей Безукладников в этой компании оказался как-то не у дел. Старая гвардия Magnum на него напирает, фэшн-фотография его не принимает. Тем, кто помнит сумасшедшие перестроечные времена со всеми «Звуками Му», Жанной Агузаровой, арт-сквотами 1990-х с Гошей Острецовым, Жорой Литичевским, Гариком Виноградовым и т. д. и т. п., он, конечно, будет интересен. Было бы правильнее для Безукладникова оказаться с ними в другом месте, нежели Манеж. Или пусть подождет, пока его примут в почетный легион фотографов?
