В филиале Московского музея современного искусства на Тверском бульваре открылась выставка Александра Айзенштата. Художник, эмигрировавший более 35 лет тому назад и ныне живущий во Франции и в Израиле, представил на суд публики свеженаписанные циклы «Спектр жизни», «Силуэты», «Игрушки», «Кафка» и др., в которых опознается кисть московского живописца-«семидесятника», увлеченного Шагалом, ранним Пикассо, «парижской школой», Кирхнером и немецким экспрессионизмом.
Заметно, что в последние несколько лет все чаще к нам стали не то что возвращаться, а наезжать художники, некогда (как казалось, навсегда) уехавшие на ПМЖ за рубеж. В данном случае речь идет не о таких мэтрах, как, скажем, Эрик Булатов, Эдуард Штейнберг, Леонид Ламм, Леонид Соков, Комар и Меламид, которые более или менее регулярно появляются у нас либо с новыми проектами, либо с тем, чтобы принять участие в какой-либо сводной музейной экспозиции. Мы же говорим о тех, кто эмигрировал, так сказать, с концами, о ком помнят, пожалуй, лишь оставшиеся родственники да приятели. О таких иной раз даже трудно сказать: а были ли они художниками раньше, то есть до отъезда, а если были, то какими именно? В некоторых случаях может помочь подшивка эмигрантского журнала «А-Я», издававшегося в Париже, или каталоги нью-йоркской галереи Нахамкин, в большинстве случаев и таких источников нет. Вот, например, Александра Нея (Нежданова), чья выставка скульптур и объектов проходила прошлым летом в ГЦСИ, вспомнили благодаря публикации в «А-Я». За Владимиром Титовым, который экспонировался осенью в Русском музее, значится место в каталоге памятной «нахамкинской» выставки художников-эмигрантов «Транзит» в ГРМ.
А вот о таких экспонентах прошлого года, как Николай Макаров и Юрий Желтов, известно настолько мало, что если бы они сами лично не присутствовали на своих вернисажах -- первый в ГТГ на Крымском валу, второй -- в галерее «Романов», то можно было решить, что они просто художники-персонажи, выдуманные остроумными концептуалистскими кураторами. Ведь в современном искусстве водится и такое. Это подозрение усугублялось еще и тем, что у искусства этих художников, в их творческих лицах, заметно какое-то слишком общее выражение. Иными словами, их опусы похожи на многие другие уже виденные и воспринимаются как глубоко вторичные. Если за напыленной аэрографом живописью Макарова маячит знаменитый немец Рихтер, то за геометрией Желтова проступает почти вся традиция ортогональной живописи от Мондриана, ван Дуйсбурга и Малевича до Эрбена, Вантонгерло и Вазарели.
Печальный курьез заключается в том, что стремление обрести творческую свободу на Западе привело вчерашних нонконформистов (если, конечно, они таковыми были до отъезда) к конформизму иного рода -- коммерческому. Многие из тех, кто в 1970-80-е годы, уезжая на ПМЖ за рубеж, держал в голове заповедь Нея «Не имеет смысла быть художником, если ты не считаешь себя гением», довольно быстро расстались с иллюзиями. Вероятно, для одних это было болезненно, чего нельзя сказать о других, которые согласились стать хоть и «второстепенными», но зато на ФИАКе и на «Арт-Базеле».
Нынешнего экспонента, Александра Айзенштата, нет оснований подозревать в каких-либо арт-рыночных амбициях: в галерейном мире он как-то не засвечен, и где он прежде выставлялся, тоже неизвестно. Скорее всего, он видит себя своего рода гуру, учителем жизни (такие фигуры тоже нередки в искусстве), делящимся со своими почитателями некими знаниями о сокровенном. Подтверждением служит главный живописный цикл экспозиции «Спектр жизни», в котором ряд меланхоличных персонажей, напоминающих «голубого» и «розового» Пикассо, а еще и Шагала, сопровождают строфы белого стиха. Банальные по смыслу, они, будучи написанные кистью художника, видимо, должны оказывать на зрителя завораживающее воздействие. На долю же тех, кого не сумел околдовать художник, остаются все остальные картины выставки, по которым можно заключить, что Александр Айзенштат уехал из страны тогда, когда в моду уже входила «карнавальная» живопись Татьяны Назаренко и Натальи Нестеровой и когда еще не собрался шумный улей нонконформистов в подвале на Малой Грузинской. Об этом времени главным образом и напомнил гость Москвы.
