В Мраморном дворце Русского музея открылась выставка Леонида Ламма «От утопии к виртуальности», ретроспектива самого внимательного к переменам в мире искусства советского нонконформиста. Это его вторая персональная выставка на родине.
Контактный танец
Леонид Ламм -- фигура для ретроспективы идеальная, находка для куратора. Его судьба настолько извилистая и находится в таких запутанных отношениях с судьбой страны, в которой он родился и прожил пятьдесят с лишним лет, что складывается вполне драматический сюжет. Но говорить здесь нужно о стране не столько как о социальном институте, сколько как о культурном поле, на котором обитает художник. А в случае с Ламмом художник с каждой составляющей этого культурного поля успевает вступить в свои, порой очень доверительные отношения. Есть в современном танце такое понятие -- контактная импровизация. Ламм как раз ею и занимался -- импровизировал, вступая в контакт с окружающим его культурным пространством. И вот то, какими были эти отношения, и составляет всю драматургию выставки в Русском.
Он был чуть ли не единственным из нонконформистов, кто не просто бегал от КГБ или отделался тремя годами ссылки, а отмотал полный срок в лагере. Очень хочется провести логическую цепочку: сидел (и даже работал в лагере как художник), значит, с народом, а значит, вполне можно делать выставку «судьба художника -- судьба страны». Но здесь все не так просто. Ламм -- персонаж феноменально восприимчивый ко всему, что происходит вокруг. Ничего не проходило мимо него. Он всем увлекался, старательно копировал, пытался во все вписаться. Ламм начинал учеником классика конструктивизма Якова Чернихова, студентом самого свободного Строительного института Моссовета, пристанища для опальных авангардистов 20-х годов, в котором к тому же студенты пытались создавать какие-то творческие объединения.
Минное поле влияний
На выставке вся жизнь Ламма в искусстве представлена в хронологическом порядке, и от этого эффект совершенно бартовский, как будто идешь по минному полю образов и влияний, и каждый из них нужно распознать. И распознаются они безо всякого труда. В пятидесятые Ламм -- старательный абстракционист. В его акварельно-тушевых абстракциях чувствуется влияние учителей -- Чернихова в первую очередь, но и Татлина, и Мельникова. Это их башни, их эксперименты с плоскостями и архитектурная геометрия. В 60-е мы уже видим Ламма как неофициального художника из круга Кабакова и Неизвестного. Отсюда ассамбляжи с предметами классического советского быта вроде алюминиевых кружек, ковшиков, тазиков, велосипедов. Чуть позже его искусство стало ближе к коммерческой стороне соц-арта: самая известная работа Ламма -- знак доллара, совмещенный с серпом и молотом, своеобразная башня величия двух сверхдержав.
В тюрьме он тоже не переставал работать, делал язвительные портреты вертухаев, гэбэшников и конвойных. Везде Ламм -- разный, текучий, как ртуть, и распознать его безумно трудно. Но, как ни странно, в этом его главная, что называется, художественная ценность. Он своим цепким глазом умеет выцепить суть культурного ландшафта и отразить ее предельно ясно. Не доводя до абсурда, нигде не перегибая палку. Своим творчеством он написал живой учебник истории искусства второй половины 20 века.
Штрих к портрету
Но из общей картины такого путешествия выпадает Ламм нынешний. Он вызывает те же чувства, что и, скажем, Юрий Любимов: «Он еще работает!» Это уже тот уровень, когда оценивать творчество негоже: надо просто молча завидовать, что на девятом десятке художник не потерял интереса к жизни, искусству и пытается делать видеоарт и перерисовывать свои старые, пятидесятых годов, абстракции в компьютерной графике. Естественно, никакой связи с историей это не имеет, но как деталь, завершающая портрет художника и времени, в которое он жил и живет, -- более чем убедительно.
